среда, 21 июня 2006
Щербаков, Вишневое варенье
Теперь на пристани толпа и гомонит, и рукоплещет:
из дальних стран пришёл корабль, его весь город ожидал.
Горит восторгом каждый лик, и каждый взор восторгом блещет.
Гремит салют, вздыхает трап, матросы сходят на причал.
Сиянье славы их слепит, их будоражит звон регалий,
у них давно уже готов ошеломляющий рассказ,
как не щадили живота, и свято честь оберегали,
и всё прошли, и превзошли, и осознали лучше нас.
Ты знаешь, я не утерплю, я побегу полюбоваться,
я ненадолго пропаду, я попаду на торжество.
Ну сколько можно день и ночь с тобою рядом оставаться
и любоваться день и ночь тобой - и больше ничего!
Ведь мы от моря в двух шагах, и шум толпы так ясно слышен.
Я различаю рокот вод, я внемлю пушечной пальбе.
А ты смеёшься надо мной, ты ешь варение из вишен
и мне не веришь ни на грош, и я не верю сам себе.
Вот так идёт за годом год, вокруг царит столпотворенье,
и век за веком растворён в водовороте суеты.
А ты ужасно занята, ты ешь вишнёвое варенье,
и на земле его никто не ест красивее, чем ты.
Изгиб божественной руки всегда один и вечно новый,
и в ложке ягодка блестит, не донесённая до рта...
Не кровь, не слёзы, не вино - всего лишь только сок вишнёвый.
Но не уйти мне от тебя и никуда и никогда.
И инверсия на него
Давно средь моря человек совсем молчит, и руки в брюки,
В соседний лес ушел вагон - его никто не провожал.
Темнеет скукой чей-то зад, и чей-то слух потух со скуки,
Шуршит дымок, хрипит канат, сапёры прыгают в подвал.
Нас глушит темень забытья, нас усыпляет стук кандальный,
И до сих пор не сочинен неинтересный кинофильм,
Как защищались со спины и пошло трахались нахально
И, ничего не совершив, забыли хуже чем они.
Забыл я, как ты утерпел, от отвращенья отползая,
Ты навсегда явился мне, на панихиду не успел.
Давно пора и ночь и день меня покинуть, вдаль шагая
И день и ночь в меня плевать и делать много разных дел.
Мы от пустыни в ста прыжках, и стон совы едва искрится.
Шуршанье суши размешав, ты не услышишь стук ножа,
А я серьезен под тобой, плюю чесночную горчицу,
Не сомневаюсь на мильон, не сомневаюсь ни шиша.
Не так стоит пред веком век, и прозябает единица,
И год за годом затвердел в потоке ровном бытия.
А я прекрасно отдыхал, плюя чесночную горчицу,
А под водой её любая пьёт ужаснее, чем я...
Прямая дьявольской ноги, порою две таких же точно,
На вилке косточка тускла, давно задвинутая в глаз.
Не лимфой, смехом и водой - самою мякотью чесночной,
Да шла бы ты скорей домой куда угодно, хоть сейчас!